«Здравый анализ, свободный от пропагандистского флера, показывает, что на севере Афганистана нет таких террористических сил, включая и выходцев из стран региона, которые могли бы массировано нести угрозу внутренней стабильности стран Центральной Азии», – д.и.н., востоковед А.А. Князев в своей статье анализирует, насколько сегодняшняя дискуссия о грядущей угрозе из Афганистана для Центральной Азии объективна.
Традиционные угрозы безопасности – террористическая и экстремистская активность – имеют для стран Центральной Азии уже преимущественно внутреннее происхождение. Многолетняя деятельность зарубежных эмиссаров (представителей радикальных группировок), отсутствие адекватной и системной работы государственных институтов в религиозной сфере, хроническая нерешенность множества проблем социального и экономического характера, деформация массового образования – это лишь короткий список обстоятельств, присутствующих во всех без исключения странах региона.
В то же время, сохраняющаяся, за редкими исключениями, относительная стабильность в этой сфере свидетельствует о том, что потенциал дестабилизации не столь уж велик. Вопреки множеству алармистских прогнозов на этот счет, звучащих с момента распада СССР и по настоящее время.
Впрочем, за это время изменились и факторы роста рассматриваемых угроз – к примеру, во всех странах региона выросло целое поколение собственных адептов радикальной среды, делающих существующее экстремистское подполье самостоятельным и не требующим активации извне.
Если на протяжении 1990-2000-х годов можно было уверенно говорить о масштабной проповеднической деятельности религиозных радикалов из арабских стран, Турции, Пакистана, которой избежал, пожалуй, только Узбекистан, то сегодня в Центральной Азии преобладают уже свои лидеры радикализма, опирающиеся в основном на внутренние ресурсы и связанные с соответствующей внешней средой только идеологически.
Все это не означает отсутствия внешней составляющей в потенциале рассматриваемых угроз, заинтересованные внешние акторы включают внутристрановые подполья в свои сети, сохраняя на них серьезное влияние.
Происходящую на протяжении ряда лет вербовку граждан стран Центральной Азии в террористические структуры, действующие в Сирии и Ираке, можно считать масштабной репетицией распространения этого влияния.
Нет абсолютно никаких оснований исключать возникновение проектов, подобных ИГИЛ (запрещено в РФ), в других странах и регионах. К слову, уже очевидной становится трансформация ИГИЛ из некоего подобия государственной структуры с четко очерчиваемыми географическими границами в сетевую модель типа прежде известной «Аль-Каиды» (запрещена в РФ).
Эта модель подразумевает отсутствие четкой географической привязки и деятельность точечного характера по всему миру.
Центральная Азия с ее готовыми подпольными структурами, с точки зрения развития сетевой модели, занимает свое далеко не последнее место.
Навязываемая странам региона их западными партнерами практика возвращения членов семей боевиков из стран Ближнего Востока в страны их гражданства, в которой особенно преуспели Узбекистан (операция «Мехр») и Казахстан (операция «Жусан»), серьезно усиливает внутреннее радикальное подполье в каждой стране. Этих людей называют «жертвами обстоятельств», не принимая во внимание того факта, что не менее половины из них – это подготовленные вербовщики или же просто будущие участники подпольных ячеек в своих странах. Об этом уверенно свидетельствуют исследования, проведенные в ряде других стран. Вряд ли есть основания думать, что в странах Центральной Азии будет по-другому.
Серьезную коррективу во все происходящее внесли и ограничения 2020-го года, связанные с пандемией, создав новую и очень тревожную тенденцию: с закрытием границ в условиях пандемии и не имея возможности выехать в страны Ближнего Востока и Афганистан, радикальное подполье способно предпринять попытки организации террористических актов в местах постоянного проживания – в странах Центральной Азии и в среде трудовых мигрантов в России.
Долгое время Узбекистан был единственной страной в регионе, где кадры духовенства готовились дома, и избегал проникновения в страну радикальных эмиссаров извне. Сейчас же, в условиях относительной либерализации политического режима, в Узбекистане отмечается существенное укрепление позиций радикального ислама, имеющего в основном внутреннее происхождение и стремительно налаживающего свои внешние связи.
Особое место в вопросах безопасности Центральной Азии всегда занимал и продолжает занимать Афганистан – при том, что в представлениях о влиянии афганской ситуации на страны региона уже традиционно и длительное время существует огромное количество не соответствующих реальности стереотипов.
На протяжении второй половины 1990-х годов и особенно к 2001 г. посредством современных информационных технологий в общественном мнении, политических и экспертных кругах целенаправленно формировалось представление об интернациональном и даже глобальном характере феномена «Талибана» (запрещ. в РФ).
Из этого проистекал вывод о возможности и, более того, неизбежности того, что талибы намерены оккупировать Таджикистан с Узбекистаном, «присоединив к Афганистану территории вплоть до Бухары».
Это бездоказательное, не имеющее под собой никаких особых оснований и воспринимаемое чаще на эмоциональном уровне, представление стало весьма распространенным, в том числе – среди лиц, оказывающих воздействие на принятие политических решений.
Миф о «международном терроризме», навязанный американскими структурами информационного воздействия мировому сообществу, был превращен в «casus belli» для оправдания агрессии сначала в Афганистане, затем в Ираке. А заодно – для размещения американских и натовских военных баз в странах Центральной Азии.
Давным-давно было констатировано: талибы не несут и никогда не несли военной угрозы странам Центральной Азии или России. Это в первую очередь этническое движение, и у них не может быть поддержки на этнически чуждой им территории к северу от Амударьи.
Талибы – это пуштуны, а само движение в своей основе имеет мощный националистический компонент, что чрезвычайно важно для внутриафганского процесса, но не для сферы безопасности Центральной Азии. Их появление на территории Таджикистана или Узбекистана – вторжение на идеологически и ментально чуждую для них территорию, они не могут здесь рассчитывать на поддержку населения. В то время, как сила талибов как раз в поддержке населения пуштунских регионов и в использовании асимметричных способов ведения войны.
Партизанское движение сильно в своих родных местах, а на чужой территории обречено на поражение. Ретроспективно можно еще отметить, что большинство военных успехов «Талибана» (запрещено в РФ) на территории собственно Афганистана до 2001 г. всегда обеспечивалось только за счет поддержки со стороны Пакистана.
Военный потенциал собственно «Талибана» никогда не был даже сопоставим с возможностями военных сил центральноазиатских государств – тем более с учетом возможного участия России как по линии ОДКБ, так и на основании существующих двусторонних договоров, например, с Узбекистаном.
Современные спекулятивные рассуждения о прямых угрозах безопасности региона в связи с возвращением «Талибана» к власти в случае «ухода американцев» из Афганистана, не выдерживают критики, так же, как и имевшие место в 1990-х годах утверждения о планах «Талибана» по «завоеванию» постсоветского пространства.
Значительная часть группировок нынешнего неоднородного «Талибана» по-прежнему вовлечена в терроризм, но этот терроризм носит внутренний характер и не несет прямой угрозы национальным интересам как стран Центральной Азии, так и соседям Афганистана.
Здравый анализ, свободный от пропагандистского флера, показывает, что на севере Афганистана нет таких террористических сил, включая и выходцев из стран региона, которые могли бы массировано нести угрозу внутренней стабильности стран Центральной Азии. «Диверсии, мелкие мятежи и теракты – это возможно, но прямой угрозы с учетом потенциала таджикских и узбекских вооруженных сил мы не видим», – в этом необходимо согласиться со свежим мнением спецпредставителя президента России по Афганистану Замира Кабулова.
